Большинство граждан современной России проживают в хрущевках, брежневках и прочих многоэтажках. Так сложилось исторически — в середине 1950-х годов решение тогдашних властей СССР развернуть в стране массовое строительство типовых дешевых многоквартирных домов позволило десяткам миллионов людей обрести хоть крохотное, но собственное жилье, но почти убило архитектуру как искусство и породило в нашей стране безликую и агрессивную городскую среду. «Лента.ру» вспоминает, как это происходило, к чему такой подход сейчас привел и какими последствиями он грозит будущему России.
Из трущоб в хрущобы
В ноябре 1955 года в нашей стране официально отменили архитектуру. Древнейший вид изобразительного искусства, который один из просвещенных немцев XIX века назвал застывшей музыкой, в Советском Союзе фактически перестал существовать и надолго превратился в жалкий придаток строительной отрасли. Удивительно, но только в СССР смена господствующего архитектурного стиля могла произойти решением высшей власти и и в течение одного дня. Эту дату теперь назовет любой искусствовед, историк или урбанист — 4 ноября 1955 года.
Кадр: фильм «Стиляги»
Если сталинское раскулачивание выплеснуло десятки миллионов крестьян из сел и деревень в города и на стройки первых пятилеток, то архитектурно-строительная революция Хрущева поселила этих людей и их потомков в малогабаритные многоквартирные типовые дома. С той поры и по сей день повседневное жизненное пространство десятков миллионов русских людей оказалось ограниченным несколькими десятками квадратных метров занимаемой ими жилплощади. И это теперь сказывается не только на их бытовых привычках и способах проведения досуга, но и на всех доминирующих моделях социального поведения.
Справедливости ради надо сказать, что защитники Хрущева и типового массового жилья (в пятиэтажных хрущевках, по некоторых данным, в России до сих пор проживает около восьми миллионов человек) отчасти тоже правы. Волюнтаристские методы Никиты Сергеевича действительно позволили большинству граждан СССР покинуть подвалы, коммуналки и бараки и обрести хоть малогабаритное, но свое жилье, отгородившись от назойливых и не всегда приятных соседей, с которыми приходилось делить кухню и туалет.
Конечно, по сравнению с предыдущей, совершенно людоедской эпохой, это был существенный прогресс. Ведь Сталина ничуть не волновала чудовищная перенаселенность крупных городов (особенно Москвы) — его интересовал только военно-промышленный комплекс и связанное с ним тяжелое машиностроение. В результате нерешенность острой жилищной проблемы породила в послевоенном Советском Союзе уродливые социальные проявления, когда окраины крупных городов постепенно превращались в неблагополучные слободские поселения, сконцентрированные вокруг окрестных фабрик и заводов.
Удивительно, но сталинский ампир, утвердившийся в середине 1930-х вместе с новой «культурной революцией» с ее идеологическим поворотом к дореволюционному наследию и прежним традициям, позволял применять в архитектуре безбожного советского государства элементы религиозного стиля. Например, станция метро «Добрынинская» Кольцевой линии отчетливо напоминает древнерусский храм, а соседняя «Октябрьская» — античную римскую базилику с рядами факелов вдоль стен и подсвеченным алтарем в торце.
История этой гостиницы — яркий пример того, как грубое вмешательство государства в искусство в сочетании со сменой эпох безжалостно ломает людские судьбы. В ноябре 1954 года в Кремле на Всесоюзном совещании строителей, архитекторов и работников промышленности строительных материалов Хрущев в свойственной ему безапелляционной манере обругал ее создателей, архитекторов Леонида Полякова и Александра Борецкого, обвинив их в бездумном украшательстве и непомерном расточительстве государственных денег. После этого у обоих создателей «Ленинградской» с позором отобрали Сталинскую премию, а Полякова к тому же выгнали не только из «Моспроекта», но и из собственной квартиры.
Естественно, на это она тут же получила гневную отповедь Полякова. К травле, устроенной властью, с удовольствием присоединились и некоторые коллеги-архитекторы, один из которых с назиданием указывал: «Черты буржуазной помпезности и необузданного украшательства находим мы в интерьерах гостиницы „Ленинградская“». После этого Поляков тяжело заболел и вскоре умер в возрасте 58 лет.
От хрущевок к «человейникам»
Тут возникает закономерный вопрос: а была ли в середине 1950-х годов реальная альтернатива хрущевкам? Вряд ли ответ на него вообще возможен в рамках советской плановой экономики с ее изначальной неэффективностью, жесткой зарегулированностью и всеобщей централизацией. В рыночной системе непременно бы появились разные варианты решения жилищной проблемы. Во-первых, в таком случае урбанизация была бы плавной и постепенной (как в дореволюционной России), а не стремительной и уродливой (как в сталинском СССР). В подобных обстоятельствах города со временем естественным образом приспособились бы к росту своего населения.
Во-вторых, некоторая часть приезжих смогла бы освоить частный сектор в пригородах больших городов (хотя субурбии по американскому образцу тоже не панацея). В-третьих, даже в условиях советской системы у хрущевок была альтернатива. В Москве есть наглядный пример того, как массовое домостроение вполне могло сочетать экономичность и функциональность с эстетической привлекательностью — знаменитый Ажурный дом на пересечении Беговой улицы и Ленинградского проспекта. Как знать, если бы не война, он, вероятно, стал бы таким же образцом типового жилья, какими позже из-за своей дешевизны оказались пресловутые панельные коробки серии К-7 (лагутенковки — по фамилии их автора Виталия Лагутенко, деда известного музыканта).
Архитектурно-строительная революция Хрущева, как и все его правление, оставила после себя противоречивые результаты. Сделанная в середине 1950-х годов осознанная ставка на массовое типовое строительство, решив краткосрочные задачи по обеспечению дешевым жильем миллионов людей, породила новые социальные проблемы и перекосы, воспроизводящиеся у нас в стране до сих пор.
И хотя сейчас появились общедомовые чаты в мессенджерах, но из-за удручающе низкой культуры сетевого общения их эффективность пока незначительна. Состоящие из таких зданий спальные районы, зачастую не обеспеченные минимальной транспортной и социальной инфраструктурой, формируют унылую депрессивную городскую среду, угнетающе действующую на психику и поведенческие установки людей.
Увы, сейчас эта проблема не только не решается, а, наоборот, лишь усугубляется. Окраины крупных городов и окрестности мегаполисов активно и бездумно застраиваются даже не 9-17-этажными, как при Брежневе, а 20-30-этажными домами-«человейниками» с малогабаритными квартирами. Они порождают те же проблемы, что и американские субурбии, только в гораздо большем масштабе и с той лишь разницей, что там люди живут в собственных коттеджах, а у нас — в многоквартирных жилых комплексах, высота которых приближается к небоскребам.
Неизбывная острота жилищной проблемы показывает, что русский народ до сих пор не оправился от колоссального национального стресса, пережитого им во время чудовищных потрясений XX века, когда он не только выстоял, но и переселился из деревенских изб в тесные «малометражки» типовых многоквартирных домов. Как выразился тот же Ревзин, именно они теперь стали нашим национальным типом жилья.